— Сколько километров до Ялты? ― спросил Римский.
Варенуха прекратил свою беготню и заорал:
— Думал! Уже думал! До Севастополя по железной дороге около полутора тысяч километров. Да до Ялты еще накинь восемьдесят километров. Но по воздуху, конечно, меньше.
Гм… Да… Ни о каких поездах не может быть и разговора. Но что же тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Степу без сапог? Зачем? Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и в сапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чем. Ведь писано же, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал он по телефону в Москве… позвольте-ка… тут перед глазами Римского возник циферблат его часов… Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в двадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит? Если предположить, что мгновенно после разговора Степа кинулся на аэродром и достиг его через пять, скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолет, снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, в час он покрывает более двенадцати тысяч километров!! Этого не может быть, а значит, его нет в Ялте.
Что же остается? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобы швырнуть человека за тысячу километров, на свете нету! Стало быть, ему мерещится, что он в Ялте! Ему-то, может быть, и мерещится, а ялтинскому угрозыску тоже мерещится?! Ну, нет, извините, этого не бывает!.. Но ведь телеграфируют они оттуда?
Лицо финдиректора было буквально страшно. Ручку двери снаружи в это время крутили и дергали, и слышно было, как курьерша за дверями отчаянно кричала:
— Нельзя! Не пущу! Хоть зарежьте! Заседание!
Римский, сколько мог, овладел собою, взял телефонную трубку и сказал в нее:
— Дайте сверхсрочный разговор с Ялтой.
«Умно!» ― мысленно воскликнул Варенуха.
Но разговор с Ялтой не состоялся.
Римский положил трубку и сказал:
— Как назло, линия испортилась.
Видно было, что порча линии его почему-то особенно сильно расстроила и даже заставила задуматься. Подумав немного, он опять взялся за трубку одною рукой, а другой стал записывать то, что говорил в трубку:
— Примите сверхмолнию. Варьете. Да. Ялта Угрозыск. Да. «Сегодня около половины двенадцатого Лиходеев говорил мною телефону Москве, точка. После этого на службу не явился и разыскать его телефонам не можем, точка. Почерк подтверждаю, точка. Меры наблюдения указанным артистом принимаю. Финдиректор Римский».
«Очень умно!» — подумал Варенуха, но не успел подумать как следует, как в голове у него пронеслось слово: «Глупо! Не может быть он в Ялте!»
Римский же тем временем сделал следующее: аккуратно сложил все полученные телеграммы и копию со своей в пачку, пачку вложил в конверт, заклеил его, надписал на нем несколько слов и вручил его Варенухе, говоря:
— Сейчас же, Иван Савельевич, лично отвези. Пусть там разбирают.
«А вот это действительно умно!» — подумал Варенуха и спрятал конверт в свой портфель. Затем он еще раз на всякий случай навертел на телефоне номер Степиной квартиры, прислушался и радостно и таинственно замигал и загримасничал. Римский вытянул шею.
— Артиста Воланда можно попросить? — сладко спросил Варенуха.
— Они заняты, — ответила трубка дребезжащим голосом, — а кто спрашивает?
— Администратор Варьете Варенуха.
— Иван Савельевич? — радостно вскричала трубка, — страшно рад слышать ваш голос! Как ваше здоровье?
— Мерси, — изумленно ответил Варенуха, — а с кем я говорю?
— Помощник, помощник его и переводчик Коровьев, — трещала трубка, — весь к вашим услугам, милейший Иван Савельевич! Распоряжайтесь мною как вам будет угодно. Итак?
— Простите, что, Степана Богдановича Лиходеева сейчас нету дома?
— Увы, нету! Нету! ― кричала трубка, — уехал.
— А куда?
— За город кататься на машине.
— К… как? Ка… кататься?… А когда же он вернется?
— А сказал, подышу свежим воздухом и вернусь!
— Так… — растерянно сказал Варенуха, — мерси. Будьте добры передать мосье Воланду, что выступление его сегодня в третьем отделении.
— Слушаю. Как же. Непременно. Срочно. Всеобязательно. Передам, — отрывисто стукала трубка.
— Всего доброго, — удивляясь, сказал Варенуха.
— Прошу принять, — говорила трубка, — мои наилучшие, наигорячейшие приветы и пожелания! Успехов! Удач. Полного счастья. Всего!
— Ну, конечно! Я же говорил! ― возбужденно кричал администратор, — никакая не Ялта, а он уехал за город!
— Ну, если это так, — бледнея от злобы, заговорил финдиректор, — то уж это действительно свинство, которому нет названия!
Тут администратор подпрыгнул и закричал так, что Римский вздрогнул:
— Вспомнил! Вспомнил! В Пушкине открылась чебуречная «Ялта»! Все понятно! Поехал туда, напился и теперь оттуда телеграфирует!
— Ну, уж это чересчур, — дергаясь щекой, ответил Римский, и в глазах его горела настоящая тяжелая злоба, — ну что ж, дорого ему эта прогулка обойдется, — тут он вдруг споткнулся и нерешительно добавил: — Но как же, ведь угрозыск…
— Это вздор! Его собственные шуточки, — перебил экспансивный администратор и спросил: — А пакет-то везти?
— Обязательно, — ответил Римский.
И опять открылась дверь, и вошла та самая… «Она!» — почему-то с тоской подумал Римский. И оба встали навстречу почтальонше.
На этот раз в телеграмме были слова:
«Спасибо подтверждение срочно пятьсот угрозыск мне завтра вылетаю Москву Лиходеев».