Том 9. Мастер и Маргарита - Страница 1

К оглавлению

1

Конец тридцатых годов

1. Булгаков и Сталин

Новый, 1939 год, Булгаковы встретили в дружной компании: Эрдманы, Вильямсы. Зажгли елку, пили французское шампанское, на звонки не отвечали, так хотелось тихо посидеть, поговорить от души обо всем, что накопилось. А стоило хоть кому-то сказать, что Булгаковы будут отмечать Новый год дома, как тут же эта весть разошлась бы по всей Москве, а уж после этого отказать никому нельзя… Много друзей у Булгаковых, но встретить Новый год им хотелось только с самыми близкими друзьями. А если соберется 15–16 человек, какая уж тут тишина, да и беспокойно. Редко бывали одни, почти вся жизнь проходила на людях, к которым нужно было ходить, что-то просить, чего-то добиваться.

И первые дни 1939 года начались с того, что пришел поздравить Сергей Михалков, сосед по квартире, молодой, талантливый, прекрасный рассказчик, и сообщил, что авторские в кино отменяются.

«А если, вслед за этим, отменят авторские и по театру?», — мелькнуло у Булгаковых.

В этот же день узнали, что письмо Булгакова В.М. Молотову, написанное им несколько дней тому назад с просьбой помочь в квартирном вопросе, переслали в Моссовет… Оставалось ждать… Квартирный вопрос, как и прежде, постоянно волновал Михаила Афанасьевича. Шум мешал со всех сторон, а так хотелось тишины, покоя, так хотелось закончить роман «Мастер и Маргарита», не давали покоя и мысли о новой пьесе ― создать образ молодого Сталина, революционера, разрушителя старого, веками сложившегося общества, устоев морали, нравственности, показать идеологию, которая вскормила их, показать тех, кто стоял на их пути.

Праздничное настроение прошло, начались обычные будни с постоянными хлопотами…

5 января 1939 года Елена Сергеевна записала: «Утром в Реперткоме. Мы ходили за визой на „Дон Кихота“. Миша — Пушкиной, секретарю Мерингофа, на ее фразу — „пьеса у тов. Мерингофа“, сказал, побелев: „буду жаловаться в ЦК, это умышленно задерживают разрешение“. Это меня ужасно огорчило, а Миша твердит — я прав. И я теперь не знаю».

6 января позвонил Федор Михальский и сообщил, что на спектакль «Дни Турбиных» пожаловали «дорогие гости».

Потом позвонила Ольга Сергеевна.

— Да, я хочу тебе сообщить, что сегодня Правительство смотрело Вашу пьесу.

— Мы знаем, — ответила Елена Сергеевна.

— Тебе уже сказали?! Кто?! Федя?

— Да.

«К Ольге не пошли, сидим вдвоем с Мишей, ужинаем. Ощущение праздничное от уюта, уединения», — записала Елена Сергеевна в этот вечер.

Свободные минуты Булгаков любил проводить с Николаем Эрдманом, Александром Мелик-Пашаевым, Дмитриевым. «Бесконечное удовольствие» Елене Сергеевне доставляли разговоры Михаила Афанасьевича и Николая Робертовича, умные, острые: Эрдман дружелюбно советовал Булгакову писать новую пьесу, а Булгаков упрекал своего друга в том, что он проповедует, как «местный протоиерей».

В середине января 1939 года Булгаков вплотную приступил к работе над пьесой о Сталине…. 18 января Елена Сергеевна отмечает: «И вчера и сегодня вечерами Миша пишет пьесу, выдумывает при этом и для будущих картин положения, образы, изучает материал. Бог даст, удача будет!»

Но времени на творческую работу не хватало…Все больше и больше поглощала работа в Большом театре. Редактирование либретто, репетиции, заседания, обсуждения, встречи и разговоры с авторами — все это было интересным только в самом начале службы. Но столько бездарных авторов приносили свои страницы, столько времени уходило на то, чтобы объяснить им всю нелепость представленного материала, при этом объяснить изящно, благородно, интеллигентно, чтобы не обиделись, не пошли жаловаться в дирекцию.

В начале февраля в газетах сообщали о награждении орденами писателей и киноработников: больше двадцати человек получили ордена Ленина, больше сорока ― орден Красного Знамени, больше ста ― орден Знак Почета… Это только писатели… Кроме того, награждены киноработники за картины ― «Александр Невский», «Выборгская сторона», «Великое зарево», «Человек с ружьем», «Волга-Волга» и многие другие. И среди награжденных ― друзья и знакомые Булгаковых. Было о чем поговорить…

Очень многого ждали от постановки «Ивана Сусанина», столько сил вложено было в эту работу. Но результат оказался не таким уж замечательным. Конечно, на генеральной и на премьере — множество знаменитых писателей, художников, артистов, политических и государственных деятелей. Пел Пирогов, Жуковская исполняла Антониду, Златогорова — Ваню, Сабинина — Большаков, легко бравший верхние ноты, дирижировал сам Самосуд, но успех средний. А 28 февраля Елена Сергеевна записала: «Мне крайне не понравился и утомил безмерно „Сусанин“. По-моему, всегда эта опера была лобовой, патриотической и такой и осталась, и всякие введения Минина и Пожарского ни к чему не приводят». В этой оценке сказалась, видимо, боль от того, что, в свое время не удалось поставить оперу «Минин и Пожарский». Нет, не права здесь Елена Сергеевна: Большой театр и ставил ведь именно патриотическую оперу, так что талантливо осуществил творческий замысел Глинки.

В конце февраля и начале марта Михаил Афанасьевич продолжил работу над романом «Мастер и Маргарита», но вновь и вновь служебные обязанности отвлекали от настоящего творчества.

6 марта дирекция посоветовала быть на «Сусанине»: приедет Сталин. Конечно, пошел. Замысел пьесы о Сталине не давал Булгакову покоя и хотелось хотя бы издали увидеть своего героя. После второго акта в правительственной ложе начали аплодировать, зал бурно поддержал. Исполнявшая Ваню сбилась в сцене «у монастыря», перепутала слова, сбила хор и оркестр. Самосуд еле-еле выправил положение. Мало кто заметил эти ошибки, но Булгаков, как и Самосуд, был расстроен: такое время, что ошибаться нельзя…

1